Вскоре, неожиданно для самого пленника, бывшего настороже, завязался непринужденный разговор, через переводчика, разумеется. Хотя аристократическая морда наверняка свободно владела английским, Андрей факт знания этого языка предпочел скрыть. Говорили об авиации, естественно. Фон Мальтцан высказал восхищение работой прикрывавших пикировщики советских истребителей, о том, что его эскадра неожиданно встретила в лице подчиненного Андрею полка достойного противника. Пленник решил для разнообразия тоже побыть вежливым и промямлил какой–то комплимент о высоком уровне подготовки немецких пилотов. Потом разговор перешел на самолеты. Воронов поинтересовался, доволен ли господин оберст–лейтенант новой модификацией «Мессершмитта».
- Как, вам уже известны подробности о новой модификации? — удивился немец. — И как вам она?
- Ничего. Сбивается не хуже предыдущей!
- Но, тем не менее, вы сейчас сидите передо мной, а не наоборот! — возмутился таким безапелляционным суждением несколько обиженный оберст–лейтенант.
- Капризы военной фортуны! — отмахнулся Андрей.
После этого беседа как–то увяла. Фон Мальтцан попросил пленника на прощанье сфотографироваться с ним на фоне его боевой машины.
- Почему бы и нет, — кивнул тот.
Они вышли из штаба и на машинах направились к самолетной стоянке. Выгрузились, и Андрей в сопровождении охраны и Гюнтера, направился к стоявшему там чистенькому «Густаву». От самолета отделилась фигура механика, доложившего командиру, насколько смог понять Воронов, что машина готова к полету. Тот нетерпеливо махнул рукой, и механик моментально исчез с глаз. Возле самолета больше никого не осталось. Примчался фельдфебель с фотоаппаратом. Оберст–лейтенант в позе хозяина картинно устроился на крыле своего «Мессершмитта» и призывно махнул рукой Андрею. Тот пошел к самолету, а вот его конвой остановился в метрах пяти, чтобы не попасть ненароком в кадр. «Сейчас!» — вдруг пронзительно понял он. Сейчас наступил момент, когда можно попробовать что–то изменить. Или погибнуть…
Сделали несколько снимков. Немец сначала сидел на крыле, потом встал в кабине, по–хозяйски облокотившись о сдвинутый фонарь. После этого пленник попросил разрешение осмотреть кабину. Фон Мальтцан, довольный собой, как слон, беспечно разрешил и начал вылазить из кабины. Андрей, стоявший на крыле, наоборот, стал залазить. В какой–то момент они оказались вплотную друг к другу, причем руками немец держался за высокий гаргрот истребителя. Воронов быстро рванул оказавшуюся у него прямо перед носом висевшую на поясе оберст–лейтенанта кобуру, порвав закрывающий ее кожаный ремешок, вытащил пистолет и, передернув затвор, приставил его абсолютно не ожидавшему от пленника такой резвости врагу к затылку, спрятавшись за его фигурой от толпившейся слева от самолета охраны. Фашистский ас, пребывая в шоке от произошедшего, смог только проклекотать что–то невразумительное.
- Не дергайся и останешься жив! — вот тут и пригодился Андрею английский язык! По поведению немца было ясно, что тот все понял. — Скажи своим, чтобы держались подальше. И учти — я по–немецки не говорю, но все понимаю! — соврал он на всякий случай.
Фон Мальтцан повел себя правильно. Особого страха не выказал, но и дергаться не стал. Пролаял что–то охране. Его подчиненные сразу отошли подальше, а вот конвой пленного стал артачиться. Но немец заорал на них что–то совсем ругательное, и те нехотя подчинились приказу. Андрей, придерживая несчастного Гюнтера за шиворот, медленно опустился в кабину и сел в кресло пилота:
- Заводи, а я посмотрю! — ткнул он стволом пистолета тому под ребро.
- Зря. Разобьешься! — заявил немецкий пилот, поняв намерения Воронова.
- Не переживай — не твое дело! Доедем до старта, и там я тебя отпущу, если все сделаешь правильно. Слово офицера!
- Самолет жалко! — пожал плечами оберст–лейтенант и завел мотор. Андрей мог бы и сам — на предыдущей модификации «Мессершмитта» он летал, но руки были заняты.
Немного прогрев двигатель, немец по командам советского летчика довез истребитель до начала взлетной полосы.
- Ладно! Я обещал — ты свободен! — резко столкнул того с крыла Воронов и дал полный газ.
Самолет быстро побежал по полосе, норовя с нее соскочить. Пилот с трудом удерживал машину от опрокидывания, кляня конструкторов этого чуда техники за слишком узкое шасси. Сбоку кто–то открыл огонь из автоматического оружия, и даже вроде бы попали, но времени сейчас обращать на это внимание не было. Истребитель взвился в небо, и по нему ударили аэродромные зенитки. Не успел Воронов среагировать, как они сами и заткнулись. Убрав шасси и закрылки, тот осмотрелся и понял причину: вслед за ним взлетела дежурная пара. Ну ладно! Андрей развернулся и, вновь выпуская закрылки, успел довернуть на только оторвавшуюся от полосы пару. Благодаря малой скорости имелась возможность качественно прицелиться, и Андрей ее не упустил: с одного захода поразил обоих.
Первый смог благополучно сесть на вынужденную рядом с полосой, а вот второй упал с большим креном и взорвался. «Вот так вот!» — торжествующе заорал Воронов, убирая закрылки. «Жаль только, в победы не запишут!» Пока зенитки не опомнились, он поспешил скрыться за лесом на бреющем.
Карты у угонщика, естественно, не имелось, и он летел по памяти, находя ориентиры на земле и пользуясь компасом. Линию фронта удалось пересечь по–тихому. Ни немецкое, ни советское ПВО, к счастью, не проявили достаточно бдительности. Но Андрея беспокоил повышенный расход бензина. Видимо, бак пробили еще во время разбега. Он хоть и протектированный, но пока пробоина затягивалась, вылилось немало топлива. А дырка была явно не одна. Родной аэродром находился гораздо севернее, и у Воронова закралось сомнение, что до него хватит бензина. И, кроме того, был немаленький шанс нарваться–таки на внимательных зенитчиков. Андрей решил не рисковать и сесть на расположенном невдалеке аэродроме штурмовой авиадивизии.